Николай Семенович Работнов родился 9 марта 1936 г. в Ярославле. Его детские годы пришлись на военное время, и вместе с семьей ему пришлось испытать многие тяготы войны. Ярославль сильно бомбили, город был запасной целью при налетах немецких бомбардировщиков на Москву. Спокойнее стало только после Сталинграда, так что первые годы в школе были уже без бомб. К счастью, в семье никто не погиб. Отец, прошедший всю войну артиллеристом и закончивший ее в Кенигсберге, вернулся без единой царапины.
В 1949 г. отец получил назначение в город Челябинск-40, в котором велись «закрытые» работы по атомному проекту. Семья, естественно, поехала вместе с ним. Этот этап жизни прекрасно описан в воспоминаниях Николая Семеновича (повесть «Сороковка», журнал «Знамя» 2000 г., № 7). В этом городе в 1953 г. он окончил школу с серебряной медалью и поступил без экзаменов в Московский инженерный институт, позднее переименованный в Московский инженер но-физический институт. После завершения учебы в марте 1959 г. был направлен на работу в Лабораторию «В» (первоначальное название Физико-энергетического института). Двумя годами раньше в г. Обнинск переехали также родители Николая Семеновича, и этот город стал ему родным на всю оставшуюся жизнь.
Главным направлением работ ФЭИ была разработка ядерных реакторов на быстрых нейтронах. Наряду с огромным числом технических задач этого на правления ядерной энергетики, для его успешного развития требовалось также глубокое физическое понимание многих особенностей процесса деления ядер. Совмещение фундаментальных аспектов изучения деления ядер с практическим применением полученных результатов является характерной чертой школы ядерных исследований ФЭИ, созданной работами А.И. Лейпунского, О.Д. Казачковского, И.И. Бондаренко, Л.Н. Усачева и Г.Н. Смиренкина.
Начав работать в теоретическом отделе, Николай Семенович, естественно, также был привлечен к задачам физики деления ядер. В середине 50-х годов О. Бором была предложена концепция каналов деления как переходных состояний над барьером деления, аналогичных низколежащим возбужденным состояниям ядер. Физики ФЭИ одними из первых осознали важность этой концепции для объяснения наблюдаемых вариаций множественности нейтронов деления, а также изменений кинетических энергий и угловых распределений продуктов деления. Был выполнен большой объем экспериментальных исследований этих вариаций, и многие сотрудники теоретического отдела активно привлекались к разработкам теоретического моделирования наблюдаемых эффектов.
В объяснении низколежащих коллективных возбуждений ядер очень плодотворной оказалась обобщенная коллективная модель ядра, предложенная О. Бором и Б. Моттельсоном. В последующее развитие этой модели значительный вклад внесли работы группы Московского университета, возглавляемой А.С. Давыдовым. Так как Александр Сергеевич в 1953—1956 гг. руководил теоретическим отделом ФЭИ, то тесные связи с его группой поддерживались сотрудниками ФЭИ многие годы. Уже в начальный период работы Н.С. Работнов осознал перспективность прямого сотрудничества с группой А.С. Давыдова и в 1960 г. поступил в заочную аспирантуру МГУ. Его первая научная работа о коллективных возбуждениях неаксиальных ядер была опубликована совместно с А.С. Давыдовым и А.А. Чабаном в престижном зарубежном журнале уже в первый год аспирантуры, вопросы применения обобщенной модели для моделирования каналовых эффектов при делении ядер детально анализировались в другой работе. По результатам этих работ Н.С. Работновым в 1964 г. была успешно защищена кандидатская диссертация.
На последующие исследования Николая Семеновича значительное влияние оказала его полугодичная стажировка в Дании, в знаменитом институте Нильса Бора, состоявшаяся в 1966 г. В процессе стажировки он имел прекрасные возможности ознакомиться с новейшими результатами экспериментальных исследований коллективных возбуждений ядер, обсудить с ведущими мировыми специалистами ряд своих идей по улучшению моделирования таких возбуждений, а также освоиться с новейшими библиотеками вычислительных программ, используемых на зарубежных компьютерах. В те годы отечественная вычислительная техника заметно отставала от зарубежной, и информация о доступных стандартных программах представляла значительный интерес не только для ближайшего круга коллег Николая Семеновича, но и для широкого круга сотрудников других отделений ФЭИ.
На основе развитых методов решения обобщенных уравнений модели показано, что вся совокупность экспериментальных данных по спектрам коллективных возбуждений в подавляющем большинстве четно-четных ядер связана с изменениями их формы. По результатам полученных решений построены систематики, которые по двум параметрам, характеризующим нижайшие коллективные уровни ядер, позволяют построить полный спектр коллективных уровней и рассчитать с хорошей точностью квадрупольные моменты уровней и вероятности электромагнитных переходов между ними. Детально исследованы закономерности бета- и гамма-вибрационных возбуждений переходных ядер, обусловленные их динамической неаксиальностью. В рассмотренных работах значительный интерес представляют не только полученные теоретические предсказания свойств ядер, но и разработанные новые методы решения уравнений коллективной модели, которые могут быть успешно использованы для многих других задач теоретической физики.
Следует отметить, что в середине шестидесятых годов существенно изменились представления физики деления о форме барьеров деления ядер. Теоретический анализ накопленной экспериментальной информации о каналовой структуре барьеров деления, подтвердив некоторые качественные пред сказания модели каналов О. Бора, в то же время показал существенные проти воречия наблюдаемых вариаций анизотропии деления в околопороговой области с представлениями классической одногорбой модели барьера. Противоречия удалось устранить только на основе модели двугорбого барьера деления, предложенной В.М. Струтинским в 1967 г. На ранних этапах развития этой модели важно было понять, какие изменения в общие соотношения статистической теории ядерных реакций вносит такая модель. Основная часть ответов на этот вопрос была получена в рамках анализа проницаемости двугорбого барьера в квазиклассическом приближении. Аналитические формулы квазиклассического приближения хорошо воспроизводят результаты более сложных моделирований проницаемости барьеров деления ядер, и на их основе было получено успешное описание большой совокупности экспериментальных данных о каналовых структурах нейтронных сечений деления ядер и аналогичных структурах сечений фотоделения. По результатам этой работы, Н.С. Работновым в 1972 г. была защищена докторская диссертация.
В последующие годы круг интересов Николая Семеновичащсеуственно сместился к математическим аспектам анализа ядерных данных. В значительной мере это было связано с практическими потребностями ядерной энергетики, перспективные проекты которой требуют переработки больших объемов данных. Работы по этому направлению представлены во втором разделе настоящего сборника. Основные результаты исследований связаны с развитием методов аналитической аппроксимации данных рациональными функциями. На конкретных задачах рассмотрены особенности построения алгоритмов рациональных аппроксимант и специфические особенности вычисления ковариационных матриц погрешностей полученного описания данных. Следует отметить, что эти методы активно использовались в ФЭИ для широкого круга задач, и ссылки на монографию содержатся во многих отечественных и зарубежных публикациях.
На протяжении всех лет работы Николай Семенович активно сотрудничал с экспериментальными лабораториями, и эти контакты были плодотворными для обеих сторон. Особенно плодотворным оказалось такое сотрудничество в изучении фотоделения ядер. Широкомасштабные экспериментальные исследования фотоделения были начаты в середине шестидесятых годов на базе сотрудничества лаборатории Смиренкина Г.Н. с Институтом физических проблем РАН (Москва), где незадолго до этого был сконструирован микротрон, обеспечивающий интенсивные потоки гамма-лучей. Для регистрации событий деления в условиях интенсивного фона гамма-квантов использовались трековые детекторы из стекла и слюды, и именно такая методика сыграла определяющую роль в успехах проведенных исследований. Н.С. Работнов активно участвовал в теоретическом анализе всей совокупности полученных данных, начиная с первых этапов работ. Естественно, что результаты первых экспериментов интерпретировались на основе стандартной модели одногорбого барьера деления. Наблюдаемые угловые распределения фотоделения четно-четных ядер 238U и 240Pu прекрасно подтвердили предсказания модели О. Бора о доминировании квадрупольных каналов при подбарьерном делении ядер и переходе к дипольному делению для надпороговых энергий. Однако в интерпретации разности порогов дипольного и квадрупольного деления возникли определенные противоречия с данными, полученными для порогов деления в нейтронных реакциях.
Переход к модели двугорбого барьера существенно изменил интерпретацию многих экспериментальныхнднаых. В рамках этой модели пороги сечений деления определяются наиболее высоким из горбов, тогда как пороги каналов деления определяются главным образом внешним горбом. Пересмотр всей совокупности данных устранил большую часть имевшихся ранее противоречий анализа угловых распределений фотоделения, и уточненные результаты стали важным подтверждением справедливости новых представлений о сложной структуре барьеров деления ядер. Результаты исследования фотоделения были зарегистрированы в 1982 году как научное открытие СССР № 269 «Закономерности подбарьерного деления четно-четных ядер», совершенное коллективом авторов: Н.С. Работнов, Г.Н. Смиренкин, А.С. Солдатов, Л.Н. Усачев (ФЭИ) и С.П. Капица, Ю.М. Ципенюк (ИФП АН СССР).
Другим направлением физики деления ядер, долгие годы привлекавшим внимание Николая Семеновича, были исследования деления ориентированных ядер. Ориентация углового момента ядера-мишени изменяет соответствующим образом парциальные вклады различных каналов деления, и можно ожидать, что анализ этих изменений даст дополнительную информацию о структуре барьеров деления. К сожалению, выстраивание ядер в техническом отношении оказалось весьма сложной задачей, решение которой заняло много времени. По многим причинам удалось реализовать лишь малую часть планировавшихся экспериментов по делению ориентированных ядер 233U и 235U быстрыми нейтронами. Полученные результаты подтвердили перспективность работ с ориентированными ядрами, но для более полного анализа требовалось существенное уменьшение погрешностей измерений.
Перспективность исследований значительно повысилась при переносе работ на импульсный реактор ОИЯИ (г. Дубна), где удалось провести измерения угловой анизотропии деления ориентированных ядер 235U резонансными нейтронами. Статистические погрешности этих измерений также оказались слишком высокими. Продолжению работ помешала многолетняя остановка реактора на модернизацию и последовавшие за ней болезни и уход из жизни основных исполнителей работ. При обсуждениях планов дальнейших работ на модернизированном реакторе Николай Семенович неоднократно отмечал целесообразность возвращения к исследованиям деления ориентированных ядер. Девяностые годы внесли значительные изменения в жизнь Николая Семеновича. В 1990 г. ему было присвоено ученое звание профессора, в 1991 г. он был избран действительным членом Российской академии естественных наук и в 1994 г. ему присвоено почетное звание «Заслуженный деятель науки Российской Федерации». В 1992 г. он был назначен заместителем директора ФЭИ по фундаментальным исследованиям. В связи с новой должностью он еначал вс более вовлекаться в обсуждение острейших проблем развития ядерной энергетики: поиски оптимальных технологий замыкания ядерного топливного цикла и технологий переработки ядерных отходов.
Наряду с актуальными научными задачами проблемы ядерной энергетики включает в себя множество социальных вопросов национального и международного уровня. Яркие публикации Работнова Н.С. по этим вопросам в журнале «Знамя» получили самое широкое признание общественности. В частности, статья «С дровами в XXI-й век» («3намя», 1992, вып. 2) многократно упоминалась в процессе протестного движения строительству реактора БН-800 жителей Свердловской и Челябинской областей, и, по мнению многих, она сильно способствовала уменьшению общей радиофобии и изменению отношения населения к сооружению реактора. Не менее широкое обсуждение вызывала статья «На державу обидно?» («3намя», 1999, вып. 8), которая удивительным образом отразилась на судьбе самого автора. В целом в «3намени» опубликовано более 30 статей Николая Семеновича, большая часть которых совершенно не связана с его профессиональными интересами. Эти статьи демонстрируют поразительную разносторонность интересов автора, которая была отмечена в 2001 г. специальной премией редакции журнала «За творческий универсализм».
С 2000 по 2002 год Работнов Н.С. работал в должности главного ученого секретаря Минатома России, в 2002-2004 годах — представителем России в Международном проекте по инновационным ядерным реакторам и топлив ному циклу (ИНПРО МАГАТЭ). Работа по Международному проекту оказалась весьма специфической. Надо было анализировать многочисленные предложения государств — участников проекта и выделять в них «золотые зерна», удовлетворяющие интересы всех сторон. Программа ИНПРО разрабатывалась широким кругом экспертов, и значительный вклад Николая Семенович в формирование ее основополагающих документов был специально отмечен руководством проекта.
В начале 2005 г. тяжелое заболевание вынудило Николая Семеновича покинуть МАГАТЭ и после возвращения в Обнинск уйти на пенсию. Он продолжал активно публиковаться в журнале «3намя», по мере сил боролся с болезнью и ушел из жизни 27 октября 2006 г.
Николай Семенович Работнов является ученым мирового уровня, внесшим огромный вклад в широкий круг фундаментальных исследований по ядерной и нейтронной физике. Его пионерские работы по коллективной модели ядра и анализу деления атомных ядер в течение многих лет определяли направления поисковых работ многих теоретиков и экспериментаторов. Новым направлением развития теоретических методов явилась разработка аналитической аппроксимации данных, которая в дальнейшем успешно применялась для анализа и практической оценки большой совокупности разнообразных ядерных данных. Светлый образ Николая Семеновича неизменно сохраняется в памяти его друзей и коллег.
А. В. Игнатюк
К 60-летию Н. С. Работнова
К большой науке полон рвенья,
ФЭИ переступив порог,
Обрел наш Коля уваженье
Опроверженьем многих догм.
Он рано истину усвоил,
Что все проблемы и дела
Решать приятнее и проще,
Глядя на физику шутя.
Барьер двугорбый, для примера,
Не надо в лоб одолевать.
Для прохождения вернее
Эффект туннельный применять.
Аналогично для деленья
Дипольный giant-резонанс
Намного меньше интересен,
Чем квадрупольный мезальянс.
Попытки шуток приложенья
К решениям партийных дел
На долгие запомнил годы
Наш молодой теоротдел.
Ему заботливые дяди
Решили воспитанья ради,
Согласовав между собой,
Дать выговор, затем другой…
Но время нашу жизнь меняет,
И КГБ уж больше нет,
И шуткам Колиным внимает
Нью-Йоркский университет.
Разнообразьем интересов
Он продолжает удивлять,
Стремясь различные явленья
Аппроксимантой заменять.
Обильный урожай успехов
Собрал за годы юбиляр,
И был журналами отмечен
Его литературный дар.
Ему теперь мы пожелаем
Успехов новых множить ряд
И трансмутировать быстрее
Всемирный ядерный заряд.
А.В. Игнатюк
советник генерального директора ФЭИ,
доктор физ.-мат. наук, профессор
1996
Из воспоминаний
Мысль попробовать свои силы в литературе в годы советской власти меня не посещала, но с середины семидесятых я начал записывать в дневниковой форме разного рода «непричесанные мысли» и наброски, которых за десять лет накопилось пятнадцать толстых общих тетрадей большого формата, которые иногда служат мне подспорьем до сих пор. А тогда нечего было и думать слепить на этом материале что-то «проходное».
Но вот «оковы рухнули». Главным редактором «Знамени» стал Г.Я. Бакланов, пригласивший первым заместителем В.Я. Лакшина, который посоветовал мне попробовать написать что-нибудь для журнала. Повод и тема представились неожиданно. Сатирический пятистраничный текстик под названием «…И остро современно, и певуче…» (об альманахе «День поэзии» восемьдесят седьмого года) у меня в журнале приняли и напечатали в июньском номере восемьдесят восьмого года.
То, что вступление в круг авторов «Знамени» окажется для меня в полном смысле слова судьбоносным, стало ясно только через десять с лишним лет, а я пока стал – очень неторопливо – сочинять две полновесные, листа по полтора каждая, публицистические статьи. Их темы были очень далекие как друг от друга, так и от первой публикации: одна про родную мне и оказавшуюся после Чернобыля в тяжелейшем положении атомную энергетику («С дровами в XXI век?»), вторая – об исторических перспективах разделяемого мной атеистического мировоззрения («Есть ли будущее у двадцать второй цивилизации?»). Заготовки были рассеяны по упоминавшимся выше пятнадцати тетрадкам. Ушло на это полных два года, и продвижение готовых работ на страницы журнала происходило по-разному. Юрий Сергеевич Апенченко с энтузиазмом принял и напечатал в последнем номере за девяностый год статью про атеизм. А работа по энергетике попала к кому-то другому, кто статью с плохо скрываемым негодованием отверг, считая ее попыткой защитить честь безнадежно опороченного мундира. Вышла она, если не ошибаюсь, уже при Александре Агееве в ноябре девяносто второго года.
Эти публикации вполне можно было считать многообещающим заделом, но все помнят, что тут началось… А еще меня, пробывшего добрых двадцать лет в подозрительных личностях за «опасные связи», вдруг ввели в руководство нашего института одним из заместителей директора.
Что представляла собой в девяностые годы служба в крупном закрытом НИИ, лишенном возможности работать «на сторону» и сдавать территории и помещения в аренду, знают только те, кто через это прошел. Разумеется, я был начальником, мне хоть не приходилось недоедать и ходить в обносках, но очень многим моим коллегам приходилось. Так что изящная словесность была, разумеется, забыта.
Этот мораторий продолжался семь лет, а в августе девяносто девятого года журнал напечатал мою статью «На державу обидно?» (вопросительные знаки в заголовках – моя слабость, категоричности я не люблю), о судьбах высоких технологий в советской и постсоветской России. Она повлекла за собой неожиданную и энергичную читательскую реакцию.
Через пару недель после выхода журнала со статьей сижу я утром в своем служебном кабинете, когда раздается междугородный телефонный звонок и смутно знакомый женский голос произносит:
– Николай Семенович, с вами будет говорить Министр (прописная буква в голосе секретаря ощущалась отчетливо).
Евгений Олегович Адамов был краток:
– Николай Семенович, я прочитал вашу статью в «Знамени». Она меня очень заинтересовала, и я согласен с девяноста процентами ваших утверждений, но есть отдельные вопросы и замечания, которые мне хотелось бы обсудить. На следующей неделе я провожу ученый совет в НИКИЭТе, не могли бы вы подъехать за полчаса до начала заседания? – и он назвал дату и время.
С профессором Адамовым я был знаком давно, с момента создания Ядерного общества СССР мы были членами правления этой организации и регулярно там встречались, но с назначением его на должность главы Минатома около двух лет назад побывал у него в кабинете лишь дважды и как проситель встретил прохладный, но закончившийся умеренно положительными решениями прием.
Статья моя, прочтенная Адамовым, была густо испещрена его пометками, и он быстро перебрал их все, как отмечая показавшиеся ему важными места, так и внося уточнения, главным образом в некоторые количественные утверждения и цифры. Когда до окончания начавшейся секунда в секунду получасовой аудиенции оставалось пять минут, министр неожиданно сказал:
– В. М. Михайлов уходит, председателем НТС буду я. Мне на этом посту нужен первый заместитель, он же главный ученый секретарь. Предлагаю вам занять эту должность. Материально не проиграете. Жилье в Москве будет предоставлено. На размышления неделя.
На этом мы расстались. Сейчас многие утверждают, что толстые журналы никто не читает. Более выразительного контрпримера я не знаю.
И я перебрался в Москву, где проработал почти три года, а после смещения Адамова еще два года в Вене экспертом МАГАТЭ, будучи направлен туда новым главой Минатома академиком А. Ю. Румянцевым. Обе службы были не слишком ответственными, но очень интересными, новыми и значительно изменили многие из моих, казалось бы, устоявшихся жизненных представлений. И все эти пять лет я писал для «Знамени» критику и публицистику, которые воспринимались благосклонно. Добавлю только, что файл с этим текстом я посылаю в «Знамя» в день своего семидесятилетия и, пригласив участвовать в юбилейном номере, редакция сделала мне очень лестный подарок.
«Знамя» 2006, № 6
Да, таким я считаю Николай Семеновича. Мы ведь часто с большим опозданием сознаем, что рядом много лет были люди мощного интеллекта, нестандартного мышления, невыпячиваемых дарований.
Годы сотрудничества Николая Семеновича с журналом «Знамя» принесли читателям замечательные, на мой взгляд, публицистические статьи о науке и экономике, об атомной энергетике и демократии, о литературе.
Физик-теоретик, внесший существенный вклад в развитие физики деления, Николай Семенович от задач ядерной физики с возрастом все чаще обращался к обобщенному и глубокому смыслу происходящего вокруг. Ему было 50 лет, когда грянул Чернобыль. Это страшное событие не только всколыхнуло всю энергетику, но и подняло ядовитую пену абсурда, невежества, лжи, подтасовок и даже отрицания атомной энергетики вообще. Увы, авария дала пищу для этого.
Николай Семенович был истинным просветителем в то тяжелое время. Он обладал особым даром найти форму дискуссии, использовать убедительное сравнение, привести неоспоримую цифру. Конечно, не всегда уши и глаза разгоряченного и несведущего обывателя были открыты для восприятия. Успокоение приходило медленно, и, конечно, в первую очередь с доказательствами повышения безопасности АЭС. Но работа с общественным мнением стала неотъемлимым и постоянным делом, а Николай Семенович стал добровольным блистательным адвокатом атомной энергетики. Совершенно уверен, что именно этим он обратил на себя внимание Е.О. Адамова, вслед за которым последовало его приглашение на работу в Министерство.
В последний период работы в ФЭИ Николай Семенович и в своей научной деятельности сделал акцент на важнейшую проблему будущей атомной энергетики – обращение и уничтожение радиоактивных отходов. Выдвинутая им программа работ в этой области была с пониманием воспринята в Министерстве, поддержана деньгами, и ее начальные этапы выполнены на высоком уровне в теоротделе ФЭИ под его непосредственным руководством.
Уже работая в Министерстве, Николай Семенович оставался непримиримым борцом с невежеством и экспансией лже-науки. На него сыпались предложения о «новой атомной энергетике», о «новых» топливных циклах, различные домыслы по экономике отрасли и будущих экологических проблемах. Многое из этого послужило темами его публицистических статей, а кое-что побудило и к более крупному литературно-художественному творчеству.
Как много можно было бы еще сказать об этом человек – замечательном муже, отце и деде, любителе сыроежек и молодой картошки, «лесорубе» и автомобилисте, замечательном коллеге по командировкам, а также о многом и трудном, и прекрасном в его жизни.
Очень рад, что был в моей жизни Николай Семенович Работнов.
Троянов Михаил Федотович, директор ФЭИ в 1987-1992 гг.,
доктор техн. наук, профессор,
заслуженный деятель науки и техники РФ
В полной мере талант и глубина познаний мира Николая Семеновича открылась для меня только после моего назначения на должности общеинститутского уровня: сначала Ученым секретаря ФЭИ, а позднее и директором.
Научный авторитет НС высоко оценивался предыдущим директором ФЭИ Трояновым М.Ф., и предложение о выдвижении НС на должность заместителя директора по фундаментальным исследованиям было также поддержано научным руководителем института В. И. Субботиным. Соответствующий приказ я подписал в марте 1993 г. Этот шаг был для меня особенно важен в ряду других изменений руководства ФЭИ в 1992-1995 годах, так как было необходимо подчеркнуть роль и значение персонально НС как ученого в институте, несмотря на прошлые партийные взыскания и обусловленное ими принижение роли ученых в работе ФЭИ. Был и личный интерес продемонстрировать отношение директора к направлениям развития института, к привлечению на руководящие должности наиболее компетентных специалистов, знающих конкретное направление намного лучше директора. Правильный выбор научной и кадровой политики очень важен для института в целом, но в конкретном случае не обошлось без упреков со стороны части прежнего руководства.
Уникальной и незаменимой роль НС проявилась для меня с переходом его в МАГАТЭ после 2000 г., когда возникла необходимость значительных изменений в направлениях работы Департамента ядерной энергетики МАГАТЭ (ДЯЭ). Стагнация развития ядерной энергетики в мире после аварий на Три-Майленде (США, 1979) и Чернобыле (СССР, 1986), с одной стороны, и инцидент нарушения Соглашения о нераспространении ядерного вооружения Ираком в 1991 г., с другой стороны, существенно изменили роль МАГАТЭ в развитии ядерных технологий. Роль международного Агентства стала сводиться к контролю радиационной, ядерной безопасности и ядерного нераспространения, т.е. к функциям контролера – международного жандарма развития ядерных технологий. Была утеряна роль МАГАТЭ как координатора и лидера анализа проблем и перспектив развития ядерной энергетики, координатора оптимальных сценариев мирового развития ядерных технологий. Специалисты ведущих ядерных стран, со своей стороны, искали возможность привлечения МАГАТЭ для оптимального решения аналогичных задач в своих странах, поскольку взаимодействие на международном уровне во многих вопросах развития ядерной науки и технологии было утрачено.
Во второй половине девяностых годов ДЯЭ проводил значительное число технических совещаний экспертов по проблемам трансмутации ядерных отходов и рециклирования отработанного ядерного топлива. НС отвечал за эти направления работ в ФЭИ и, соответственно, принимал участие во многих из этих совещаний. Это позволяло нам довольно часто встречаться и обсуждать как вопросы перспектив ядерной энергетики, так и вопросы необходимых модификаций работы МАГАТЭ. Во многих таких обсуждениях участвовали также представители руководства Минатома и ведущие сотрудники российских научных центров, сотрудничавших с МАГАТЭ. Для меня эти обсуждения были очень важны, так как они существенно помогали выбору оптимальных решений многих вопросов, не всегда выносимых на плановые совещания экспертов МАГАТЭ. Глубокая эрудиция НС в большинстве обсуждаемых вопросов, а также его большой опыт дискуссий с противниками ядерных технологий, накопленный на основе его литературных публикаций, всегда становились дополнительной приятной частью наших встреч.
На Саммите тысячелетия в 2000 г. состоялось обсуждение вопросов дальнейшего развития человечества. Позиция российской стороны в вопросах стабильного энергетического развития человечества и нераспространения ядерного оружия была представлена в специальном выступлении Президента РФ. Президент предложил исключить использование в мирной ядерной энергетике высоко обогащенный уран и чистый (изотопно) плутоний. При этом Президент РФ сделал важный политический ход, призвав МАГАТЭ разработать и реализовать соответствующий международный проект.
Руководство МАГАТЭ поддержало российскую инициативу, и уже в конце 2000 г. были начаты работы по организации проекта ИНПРО на базе Департамента ЯЭ. Как директор департамента, я был назначен руководителем проекта, а руководитель соответствующей Секции моего департамента Ю. Купитц назначен координатором проекта. Представители 18 стран – членов МАГАТЭ поддержали проект и направили своих экспертов для участия в нем (впоследствии по мере реализации ИНПРО число стран-участниц превысило 40).
Необходимо отметить, что, если в вопросе создания проекта ИНПРО между странами-участниками практически не возникало разногласий, то в определении целей, задач и планов работ проекта позиции ведущих стран оказались сильно различающимися. Поэтому на первом этапе проекта (2000-2003 гг.) огромные усилия международных экспертов и сотрудников ДЯЭ были потрачены на поиски компромисса в определении требований к ядерной энергетике будущего и выработке методологии сравнительного анализа инновационных ядерных систем.
Объем поступающих в МАГАТЭ документов по проекту от странучастниц был очень большим. При этом предложения стран с развитой ядерной энергетикой и стран, только планирующих строительство ядерных станций, отличались кардинальным образом. Основной задачей руководства ИНПРО на первом этапе было выделение «золотых зерен» из поступающей информации и формирование из экспертов стран-участниц единого научного коллектива, согласованно работающего над намеченными задачами. Обобщенная программа задач ИНПРО формулировалась в процесс подготовки технического отчета по проекту, который должен быть закончен к концу первого этапа. Для практической работы над отчетом была выделена редакционная группа экспертов в составе К. Аллен (Канада), Ф. Депиш (Германия) и Н. Работнов (Россия), которая собиралась с руководством проекта почти ежедневно в начале рабочего дня на 15—20 минут для уточнения подготовленных частей отчета. На такие встречи обычно приглашались также эксперты задач, которые в данный момент обсуждались. Следует отметить, что как руководство, так и большинство экспертов весьма быстро оценили высокую компетентность и значительный опыт Н.С. Работнова в выборе оптимальных формулировок обсуждаемых вопросов. Это являлось непосредственным отражением его литературных дарований, которые, несомненно, способствовали эффективной подготовке отчета IAEA-TECDOC-1362 (июнь 2003), являющегося одним из важнейших документов проекта ИНПРО. Отчет имеет более 150 соавторов (включая национальные группы экспертов, работающих «дома» над домашним заданием, определенным национальным руководством, но важная – определяющая – роль редакционной группы была специально отмечена руководством на первых страницах отчета.
На втором этапе ИНПРО (2003-2004 гг.) основной задачей было создание методологии сравнительного анализа инновационных ядерных реакторов и их топливных циклов. Коллектив экспертов, разрабатывающих методические предложения, оставался примерно тем же, но ответственность руководства и редакционной группы в оценке рекомендуемых методик значительно возросли. Заключительный отчет по методологии IAEA-TECDOC-1434 был выпущен в декабре 2004 г. В процессе работы НС неоднократно шутливо отмечал, что эффективности утренних дискуссий с руководством в значительной мере способствовало потребление Швабс-тоника, который регулярно сервировался в моем офисе.
В полной мере важность первых двух отчетов, создавших методологию определения и сравнительного анализа инновационных концепций АЭС и их ЯТЦ, потребовала времени для осознания, и оценка была дана позднее – на Юбилейной конференции ИНПРО в МАГАТЭ в 2010 г. Подводя итоги дискуссии на совещании глав делегаций стран – участниц ИНПРО во время проходившей сессии Генеральной конференции МАГАТЭ было высказано общее мнение, что разработанная и изложенная в первых двух отчетах методология ИНПРО явится настольной книгой – «азбукой» для разработчиков инновационных ядерных технологий.
К глубокому сожалению всего нашего коллектива, осенью 2004 г. у Николая Семеновича было обнаружено тяжелое заболевание, которое вынудило его покинуть МАГАТЭ и после возвращения в Обнинск выйти на пенсию.
Тесное сотрудничество с Н.С. Работновым на протяжении более пятнадцати лет оставило у меня множество светлых воспоминаний, и его вклад проект ИНПРО заслуживает самых высоких оценок.
Мурогов Виктор Михайлович,
директор Международного центра ядерного образования НИЯУ МИФИ (Москва),
доктор техн. наук, профессор, директор ФЭИ в 1992-1995 гг.
Таким в моей памяти остался Николай Семенович Работнов. Мои встречи с ним были эпизодическими, и поэтому носят фрагментарный характер, поскольку работали мы по различным направлениям в разных коллективах. Он – физик-теоретик, получивший блестяще образование в МИФИ в области теоретической ядерной физики, я – инженер-физик, получивший хорошую подготовку по реакторной тематике в МЭИ, но несопоставимо меньшую – в области ядерной физики. Поэтому, когда я приходил к нему проконсультироваться по каким-то вопросам, он легко понимал меня. Я же понимал его разъяснения с трудом, не хватало ядерного образования. Возможно, моя «тугодумость» его раздражала, все теоретики очень быстро думают и быстро схватывают, но он никогда этого не показывал.
Безусловно, он был очень талантливым человеком, и не только в физике. Широко известно его соавторство в книгах «Физики шутят» и «Физики продолжают шутить», наделавших много шума. Но в полной мере я оценил его литературный талант после выхода его книги «Министерство». Это захватывающий детектив на тему кражи ядерных материалов. Он написан с подкупающим знанием деталей, что неудивительно для профессионала, но и в чуждой ему бандитской области. Значительно позднее я узнал о его очень интересных публицистических статьях в журнале «Знамя», тематика которых далеко выходила за область теоретической ядерной физики. Им написан прекрасный очерк «Сороковка» о Челябинске-40 (сейчас город Озерск), кузнице плутония, городе, где работали его родители и где он вырос.
Неожиданно для меня он выступил в мою защиту перед калужским обкомом КПСС, когда надо мной нависла угроза исключения из партии со всеми вытекающими последствиями за участие в похоронах сотрудника теоретического отдела ФЭИ Валерия Павлинчука и связь с диссидентами. Это было чистое «донкихотство». Он ничем не мог помочь, но сделал свой выбор и получил за это партийное внушение от обкома партии.
В 90-е годы он был назначен на должность заместителя генерального директора института по фундаментальным исследованиям. Захожу как-то в его кабинет и вижу на стене над его креслом большой плакат со следующим текстом: «Помни, что сегодня пошел первый день остатка твоей жизни». Меня он поразил, поскольку я почти на десять лет старше его, и это в ещё большей степени относится ко мне, нужно успеть больше сделать.
В 2000 году Е.О. Адамов пригласил его на должность Ученого секретаря Минатома России. Этот выбор оказался очень верным для организации работы научного блока. Помню его помощь и поддержку в организации большого совещания в конце 2001 года по реактору СВБР уже у нового Министра А.Ю. Румянцева. Позднее встречался с ним в Вене, после его перехода в МАГАТЭ.
Очень обидно, что он ушел от нас так рано. В Австрии у него была обнаружена запущенная онкология, но, как выяснилось позднее, это были уже метастазы, обусловленные не обнаруженным вовремя раком простаты, одного из немногих видов рака, диагностируемого по анализу крови и сравнительно легко излечимого на ранней стадии с помощью брахитерапии. После его возвращения из МАГАТЭ мы случайно встретились в Сбербанке. Он выглядел очень грустным, видимо, предчувствуя близкий конец. Я всегда буду помнить этого прекрасного человека.
Тошинский Георгий Ильич,
советник генерального директора ФЭИ,
доктор техн. наук, профессор,
заслуженный деятель науки и техники РФ
В феврале 1958 года я был принят на работу в теоретический отдел Лаборатории «В». Теоротдел в это время возглавлял Лев Николаевич Усачёв, доктор физико-математических наук, профессор, лауреат Ленинской премии за исследования по физике реакторов на быстрых нейтронах (совместно с И.И. Бондаренко, О.Д. Казачковским и А.И. Лейпунским). На самом деле, официальное название Лаборатории «В» в то время было п/я № 276. Этот номер вскоре был изменен. В конце 50-х годов прошлого столетия руководство отрасли решило, что п/я должен иметь еще и открытое название. В лабораторию «В» вскоре пришли бланки с названием ФИГА – Физический Институт ГлавАтома. Поговаривали, что научный руководитель лаборатории «В» А.И. Лейпунский (между собой сотрудники его звали АИЛ) возмутился идиотизмом чиновников, потребовал изменить название и учесть в нём научно-исследовательскую деятельность института. Вскоре были присланы новые бланки с названием НИФИГА – Научно-Исследовательский Физический Институт ГлавАтома. После этого АИЛ решил, что такое название – чистое издевательство. Он поехал в ГлавАтом и уговорил присвоить институту название, которое он сам придумал: ФЭИ – Физико-энергетический институт. Это название институт носит с 25 августа 1960 г.
В марте 1959 г. в теоротделе появился новый молодой сотрудник – Николай Семенович Работнов (НС). Это был 24-летний верзила баскетбольного роста (1 м 95 см), в меру упитанный, с добрым и умным лицом. Своим ростом он почти всегда превосходил тех, с кем ему доводилось общаться. Как-то раз он рассказал, что однажды, зайдя вечером в буфет обнинской гостиницы «Юбилейная» и встав в очередь, вдруг почувствовал себя как-то неуютно. Оглянувшись, увидел, что стоит среди молодых парней, ростом гораздо выше его. Оказалось, это были игроки сборной СССР по баскетболу, которая приехала в Обнинск на тренировки.
В отделе и в институте все скоро поняли, что НС – весьма доброжелательный и уважительный человек. Я, например, не могу припомнить ни одного случая, чтобы он о ком-нибудь высказался резко и негативно. В этом он был похож на своего отца, Семёна Николаевича, многие годы работавшего в парткоме ФЭИ. В отделе НС стал заниматься ядерной физикой, в том числе теорией деления ядер. НС живо откликался на инициативы начальства и сотрудников. Был активным участником коллективного изучения сотрудниками отдела: книг по теории информации, теории групп и релятивистской квантовой электродинамике. Никогда не отказывался выступать за отдел в спортивных соревнованиях. Когда в отделе начали выпускать стенгазету «Теоретик», он стал её редактором, а я – оформителем. И тут через какое-то время мы впервые оказались втянутыми в политику. Дело в том, что на зависть многим сотрудникам, Л.Н. Усачёв включил В.Ф. Турчина в состав делегации в научную поездку в Венгрию. После его возвращения мы с Колей попросили Валентина поделиться впечатлениями о командировке. В написанной им для нашей стенгазеты заметке ничего особенного не было, кроме, как оказалось, его впечатления от обеда делегации в советском посольстве. Турчин написал, что вопреки его ожиданиям, сотрудники посольства не набросились на членов делегации с расспросами о Москве, о новостях на родине и т.д. Они, мол, мрачно уткнулись в свои тарелки и не проявили никакого интереса. Неожиданно для нас это в заметке Турчина необыкновенно возмутило ведущих физиков-теоретиков института: беспартийного В.М. Аграновича и члена КПСС В.В. Орлова. Они усмотрели в заметке желание выставить советских людей в мрачном свете. В следующем выпуске стенгазеты они дали исключительно резкий отпор Турчину. Затем состоялся целый ряд собраний, на которых бедолаге изрядно потрепали нервы. Из сотрудников института, разделявших позицию нападающих, наиболее авторитетным был И.Г. Морозов, избранный в 1956 году первым секретарем горкома КПСС. Мы же с Николаем были на стороне В.Ф. Турчина, причем мы были не одни такие в теоротделе. Кто знает, возможно, что та шумиха, которая была поднята вокруг его заметки, явилась первым толчком Турчина в ряды диссидентов.
Какое-то время спустя я присутствовал при разговоре, в котором В.Ф. Турчин рекомендовал сочувствующим ему сотрудникам вступать в КПСС, чтобы изнутри активно изменить партию в лучшую сторону. Но сам он и не думал вступать в ряды КПСС. Тем не менее молодые физики-теоретики Н.С. Работнов и В.А. Павлинчук последовали его совету. Для Николая это вступление оказалось важным и своевременным, потому что Л. Н. Усачёву вскоре удалось добиться его направления на стажировку в Институт Нильса Бора (Копенгаген, Дания) на длительный срок (6 месяцев). Институт Нильса Бора в то время возглавлял его сын – Оге Бор. Из Дании время от времени Николай присылал мне письма. К сожалению, они не сохранились. Письма были очень интересными. НС обладал несомненным литературным талантом. Он писал о быте, о научных контактах, беседах и консультациях с Оге Бором. Многое из написанного им в Дании можно найти на страницах обнинской городской газеты «Вперед» за 60-е годы. По просьбе редакции этой газеты Николай регулярно делился своими впечатлениями о жизни датчан, которые редакция с удовольствием публиковала. Проживал он в апартаментах, предоставленных датским институтом. Как и другие советские люди в загранкомандировках, он вынужден был экономить. Пищу готовил сам. Вкусно поесть он любил, особенно любил жареное мясо различного сорта. Вспоминаются его зажигательные описания мясных магазинов в Копенгагене. Его там поразило, что в магазинах мясо разных животных было красиво расфасовано. Для нас в те годы это было удивительно. В каждой упаковке была информация о возрасте животного, его весе, кормах, указание, из какой части животного вырезана навеска, и др. Все бытовые подробности Коля описывал очень увлекательно. В 1968 г. в статье Свиридова Н.В., опубликованной в журнале «Коммунист» (№ 18, 1968), эти, якобы аполитичные и безыдейные, публикации в газете «Вперед» были подвергнуты жесткой партийной критике. По мнению автора статьи, Н.С. Работнов неоправданно увлёкся восхвалением западного образа жизни.
Поездка в Данию для НС была очень важной. За полгода он значительно усовершенствовал свой английский язык, что ему очень помогло в дальнейшем. Правда, и до поездки он знал английский лучше любого физика ФЭИ. Кроме того, знакомство с работами Огэ Бора по теории атомного ядра серьёзно помогло ему в дальнейшей работе, в том числе над докторской диссертацией.
В 60-х годах я, НС и В.А. Павлинчук работали в одной комнате. С самого начала работы в ФЭИ Валерий нацелился на написание кандидатской диссертации. Для этого он сам выбрал себе научного руководителя – Я.А. Смородинского, одного из авторитетных сотрудников Курчатовского института. В те времена Яков Абрамович хорошо был известен среди физиков своими лекциями о последних достижениях в ядерной физике и физике элементарных частиц. Его несколько раз приглашал в ФЭИ А.И. Лейпунский. В 1954 году Смородинский читал годовой курс лекций по нерелятивистской квантовой механике моему потоку на факультете ТЭФ МИФИ. К моему сожалению, качество его лекций несколько уступало лекциям других лекторов МИФИ, выдающихся учёных-физиков, таких как И.Я. Померанчук, А.И. Алиханян, И.К. Кикоин, И.В. Обреимов и др.
Валерию скоро стало известно, что в течение многих лет Я.А. Смородинский тесно взаимодействует с редакцией физики издательства «Мир», советуя, какие книги покупать за рубежом и переводить на русский язык, кого выбрать переводчиком. Желая подзаработать на подобных переводах, Валерий обратился с просьбой к Смородинскому, и тот свёл Валерия и его команду (меня, Николая Работнова, Владимира Филиппова) с издательством «Мир». Нам поручили сделать перевод нескольких книг зарубежных авторов по физике. Особенно большая работа была проведена по переводу и изданию в виде отдельной книги решений всех задач, сформулированных выдающимся физикомтеоретиком Фейнманом в его изданном издательством «Мир» курсе лекций. В процессе этой работы мы познакомились, а затем и подружились с очень умным и интересным собеседником А.А. Гусевым, работавшим заместителем заведующего физической редакцией издательства «Мир». Мы стали приглашать его в Обнинск на вечера Дома учёных или колесить на лыжах по красивейшим окрестностям нашего города. В один из его приездов в Обнинск Павлинчук и я позвали Гусева в ресторан «Обнинск» поужинать и поболтать. За столом неожиданно Валерий предложил Гусеву издать сборник шуток зарубежных физиков. Тот дал согласие, не раздумывая. Валерий вскоре сформировал команду составителей-переводчиков сборника: Ю. Конобеев, В. Павлинчук, Н. Работнов и В. Турчин. Роли были распределены так: Конобеев и Павлинчук – добытчики материала, Работнов – переводчик, Турчин – редактор. НС досталась самая трудная, творческая работа. Переводить юмор и технический текст – это, как говорят одесситы, две большие разницы. Однако Николай с этой работой отлично справился.
В 1966 году вышла небольшая книжка «Физики шутят» (название придумал А.А. Гусев). Она была переведена затем в Польще и Венгрии. А в 1968 году 300-тысячным тиражом вышел расширенный почти вдвое вариант этого сборника с названием «Физики продолжают шутить». Реакция властей на это событие подробно описана Ю. И. Кривоносовым в журнале «Вопросы истории естествознания и техники» (1995, № 4). В январе 1969 г. секретарь Калужского обкома КПСС А. Кандрёнков послал письмо с грифом «секретно» в ЦК КПСС. В нём Калужский обком КПСС считает политической ошибкой привлечение составителей-переводчиков сборника к литературной работе. За распространение антисоветской литературы («самиздата») В. Павлинчук в марте 1968 г. был исключен из партии и сразу же уволен из ФЭИ. Самым активным защитником Павлинчука и его действий Калужский обком посчитал Н. Работнова. За проявленную им якобы партийную беспринципность и нарушение устава КПСС ему был объявлен строгий выговор с занесением в личное дело. Беспартийный В. Турчин являлся, по мнению А. Кандренкова, автором «грязной антисоветской стряпни». В распространении антисоветских материалов обвинялся и беспартийный Ю. Конобеев. Письмо А. Кандрёнкова сработало. Секретным приказом председателя Комитета по печати при Совете Министров СССР директору издательства «Мир» Сосновскому С.Г., главному редактору издательства Божко Н.Т. и заместителю заведующего редакцией физики издательства Гусеву А.А. был объявлен выговор. Нескольким сотрудникам пришлось покинуть издательство.
В 1968 г. теоротдел был существенно переформирован. Лаборатория теории твердого тела, которой руководил В.М. Агранович, была ликвидирована. Агранович с семьей уехал из Обнинска в г. Троицк Московской области, где стал работать заведующим теоретическим отделом Института спектроскопии АН СССР. Оставшийся без руководителя коллектив его лаборатории в статусе исследовательской группы был переведен в здание материаловедческого отделения, которым руководил лауреат Ленинской премии за создание Первой в мире АЭС В.А. Малых. После непростых дискуссий руководство института назначило руководителем этой группы меня, а не Льва Овандера, защитившего только что докторскую диссертацию по теории комбинационного рассеяния света молекулярными кристаллами. Лаборатория И.П. Стаханова, работавшая над проблемами прямого преобразования ядерной энергии в электрическую, тоже была ликвидирована, и оставшиеся специалисты переведены в какое-то отделение ФЭИ, располагавшееся в здании «Атомиздата». И.П. Стаханов переехал тоже в г. Троицк, где устроился на работу в Институт земного магнетизма АН СССР. Николай Работнов остался работать в ФЭИ в лаборатории теоретической ядерной физики. Его понизили в должности. Чтобы достойно содержать жену и двух дочерей ему пришлось подрабатывать в качестве переводчика с английского. Мне говорили, что как-то раз за один день он сделал перевод на 4 печатных листа текста (64 страницы!). Доставать заказы на перевод ему помогали со всех сторон, но кто помогал, я уже не помню.
С Николаем мы стали работать снова в одном отделе в 1984 г., когда после смерти Л.Н. Усачёва директор ФЭИ О.Д. Казачковский предложил мне возглавить и, может быть, даже возродить теоротдел. В начале 70-х годов Николай и я защитили докторские диссертации. В 1983 г. НС уже работал старшим научным сотрудником, успешно руководя группой теоретиков-ядерщиков. Однако возродить прежний отдел так и не удалось. Теоретики-плазменщики из бывшей лаборатории И. П. Стаханова наотрез и дружно отказались возвращаться к прежней структуре.
Жизнь окончательно развела нас с Николаем по разным путям-дорогам в 1988 году, когда директор материаловедческого отделения ФЭИ А.Н. Рыжков предложил мне возглавить отдел радиационного материаловедения после смерти его руководителя, профессора В.Н. Быкова. Я охотно согласился и прошел все сложные этапы утверждения в этой должности. Впрочем, как любит говорить телеведущий канала НТВ Леонид Каневский, «это уже совсем другая история…».
НС несколько лет потом проработал Учёным секретарем министерства по атомной энергии по личному приглашению министра Е.О. Адамова, а затем два года в МАГАТЭ (Вена, Австрия) в рамках так называемой инициативы Президента. На этом посту он много и очень результативно помог ФЭИ в приобретении современного ускорительного оборудования. Последняя моя встреча с ним произошла, к сожалению, у его гроба в Доме культуры ФЭИ в октябре 2006 г.
Мысленно оглядываясь назад, я благодарю судьбу за то, что жил, трудился и отдыхал рядом с этим высоченным по росту и таланту человеком, каким был Николай Семенович Работнов.
Сентябрь 2020 г.
Конобеев Юрий Васильевич,
советник генерального директора ФЭИ,
доктор физ.-мат. наук, профессор,
заслуженный деятель науки и техники РФ
Николай Семёнович Работнов был первым сотрудником, с которым я познакомился в ФЭИ. Он пришёл за мной в бюро пропусков, когда в январе 1965 года я получил пропуск для прохода в институт. Я не помню, как он представился, но я все время называл его Колей, как, впрочем, и все в теоретическом отделе. После знакомства, мы пошли к начальнику отдела Л.Н. Усачёву. Разговор с руководством был недолгим. Лев Николаевич расспросил меня о дипломной работе, сказал, что я буду работать в группе Николая Семёновича, и пожелал нам успехов в совместной работе.
Затем мы пошли в рабочую комнату Николая Семёновича, которую он делил с Ю.В. Конобеевым и В.А. Павлинчуком. Над его столом висел ватман с этикетками грузинских вин, начиная с Цинандали (№1) и кончая Кварели (№29). Как оказалось, весь этот набор собирали сотрудники отдела, привозя их из разных мест Союза. В комнате никого не было, и мы обсудили направление наших будущих работ. Предполагалось, что работа будет связана с изучением коллективных движений в ядрах. Это было быстро развивающееся направление в ядерной физике, за которое О. Бору, Б. Моттельсону и Дж. Рейноутеру позже была присуждена Нобелевская премия (1975 г.). Для начала мне предстояло освоить обобщенную модель ядра, в рамках которой предполагалось работать и анализировать экспериментальные данные, а также программирование на языке АЛГОЛ. Как раз в это время в ФЭИ появилась первая ЭВМ М-20 с транслятором на этом языке. Единственное, что меня огорчило в тот день, так это отсутствие рабочего места. Николай Семёнович отвел меня в библиотеку института, где мне предстояло какое-то время работать. Тогда в «теоретическом тупике», где располагался теоретический отдел, с производственными площадями было очень трудно, и аспиранты отдела почти по три года работали в библиотеке. Как оказалось впоследствии, это было даже неплохо, т. к. библиотека открывалась в 9 часов, а закрывалась в 16 часов. Поэтому, чтобы не болтаться по институту, на работу можно было приходить на час позже и уходить на час раньше. Правда, по записи можно было брать с собой журналы и книги, чтобы продолжать работу дома.
Здесь следует сказать несколько слов о теоретическом отделе. В шестидесятых годах его возглавлял Л.Н. Усачёв, лауреат Ленинской премии, крупный специалист по физике реакторов. Отдел состоял из четырех лабораторий: теоретической ядерной физики, руководимой начальником отдела, теории твердого тела, руководимой В.М. Аграновичем, реакторной физики, возглавляемой В.В. Орловым, и теории низкотемпературной плазмы, руководимой И.П. Стахановым. Всего в отделе было около 50 сотрудников. Только начальники сидели по одному в небольших комнатках, а все остальные по три – четыре человека в комнате. Причём в одной комнате могли сидеть сотрудники разных лабораторий. И, несмотря на такие условия, трудовая и спортивная жизнь в отделе била ключом. Регулярно проходили семинары в лабораториях. Тогда нельзя было выпустить работу в печать, если она не докладывалась на семинаре лаборатории. На семинар приходили сотрудники других лабораторий, что расширяло рамки рассматриваемого вопроса и повышало образование сотрудников. Семинары проходили шумно, или даже задиристо. Были споры, крики и даже обиды. Но все это переносилось сравнительно легко, может быть, потому, что мы все были молоды или всех нас объединяла общая кипучая жизнь. Кто-то увлекался подводным плаванием, кто-то горными лыжами, кто-то теннисом. Многих увлекал альпинизм. Секцию альпинизма города возглавлял сотрудник отдела Виктор Копров. Под его руководством сотрудники занимались круглый год в секции, а летом уезжали в альплагеря на Кавказе. Он же организовывал городские вечера бардовских песен, на которые приезжали в разное время Визбор, Клячкин и другие известные мастера авторской песни.
Одно время возникло большое увлечение шахматами. Все играли друг с другом, разбирали партии Ботвинника, Таля, Корчного и других. И во всем этом деятельное участие принимал Николай Семёнович. Но он всегда мог как-то останавливаться. Он забросил увлечение шахматами со словами: «Теоретику играть в шахматы – все равно, что почтальону после работы ходить на прогулку». Многие сотрудники отдела занимались художественной самодеятельностью, участвовали в спектаклях на сцене Дома культуры ФЭИ. В.Ф. Турчин даже написал два сценария для таких спектаклей. Успех спектакля о защите диссертации на тему «Качение бревна по наклонной плоскости с учётом сучковатости» был общегородским. Также В.Ф. Турчин, Н.С. Работнов, В.А. Павлинчук, В.М. Веселов и В.М. Копров принимали активное участие в подготовке и проведении передачи КВН «Обнинск против Дубны», транслируемой по центральному телевидению. Я в то время был дипломником в Дубне и помню, как переживали дубнинцы проигрыш своей команды.
Отдел был известен своей стенгазетой, главным редактором которой долгие годы был Николай Семёнович. Каждый выпуск создавался всем отделом и становился, как правило, событием для института. Аналогично создавались сборники «Физики шутят» и «Физики продолжают шутить», авторами которых были Ю.В. Конобеев, В.А. Павлинчук, Н.С. Работнов и В.Ф. Турчин. Успех книг был огромным, они разошлась мгновенно. Авторов завалили просьбами прислать экземпляр. Другие просили выпустить подобный сборник с шутками советских физиков и присылали соответствующие материалы.
В отделе был некий культ устного творчества. Многие писали стихи и были мастера на едкие и шутливые остроты. К сожалению, их здесь не приведёшь из-за их двусмысленности или нецензурности. В стихотворной форме поздравляли с защитой диссертаций, круглой датой рождения или получением квартиры. Я помню, в стихотворении Ю. Соколову на новоселье к подаркам приложили стихи, строчка из которых звучала так: «…в заключение вместо вазы дарим крышку к унитазу». Эти литературные таланты теоретиков часто использовала дирекция института, заказывая различные поздравления известным физикам страны или даже институтам. Я помню, как писалось поздравление дважды Герою социалистического труда академику И.К. Кикоину, широко известному работами по созданию в СССР промышленной системы разделения изотопов урана. Николай Семёнович набросал каркас поздравления, а потом заходил в комнаты читал его сотрудникам и слушал их предложения по улучшению рифмы или содержания. В поздравлении прозвучали такие строчки: «…на задворках у Европы разделил он изотопы…». Это поздравление представлял в Курчатовском институте научный руководитель нашего института А.И. Лейпунский.
И у меня хранится стихотворный адрес, написанный Николай Семёновичем, в день моего пятидесятилетия.
Несмотря на кажущееся «веселье» в отделе, отдел был настоящей кузницей научных кадров. Докторами наук стали В.М. Агранович, Л.Н. Усачев, В.В. Орлов, В.Ф. Турчин, И.П. Стаханов, Л.Н. Овандер, Ю.В. Конобеев, В.С. Ставинский, Н.С. Работнов, А.А. Лукьянов, А.В. Игнатюк, С.П. Камерджиев, В.Н. Манохин, А.А. Серёгин, Е.В. Гай, Ю.Н. Шубин, И.Н. Борзов, а большинство остальных сотрудников отдела стали кандидатами наук.
Следует заметить, что наш институт для многих служил трамплином для перехода в другие институты на престижные должности. Директор института и первый начальник теоретического отдела Д.И. Блохинцев стал директором международного Объединенного института ядерных исследований в Дубне, А.С. Давыдов стал заведующим кафедры Московского университета, Г.И. Марчук возглавил Математический институт в Новосибирске, В.Ф. Турчин ушел в Институт прикладной математики в Москве, А.А. Рухадзе перешел в ФИАН, Б.Б. Кадомцев и Д.Ф. Зарецкий перешли в Курчатовский институт и так далее. Всех не перечесть. Уход специалистов столь высокого уровня, несомненно, ослаблял институт. Так, Д.И. Блохинцев унес в ОИЯИ проект импульсного быстрого реактора (ИБР), который разрабатывался в ФЭИ, и его сооружение планировалось первоначально на нашей территории. Г.И. Марчук увез в Новосибирск талантливую молодежь. В этом отношении Николай Семёнович был патриотом ФЭИ и Обнинска. Я помню, как в начале 1965 года он, подводя итог прошедшего года, назвал 1964 год – ужасным годом для ФЭИ. В том году в возрасте 38 лет умер Игорь Ильич Бондаренко – доктор физ.-мат. наук, лауреат Ленинской премии. В том же году Академия наук СССР не избрала в академики А.И. Лейпунского. И, наконец, ФЭИ не смог стать международным Институтом реакторных исследований типа ОИЯИ в Дубне. Предпочтение было отдано Мелекессу (ныне Димитровград). Никто из иностранных специалистов не поехал в такую даль, и идея создания международного реакторного центра тихо умерла.
Наша работа по коллективной модели медленно продвигалась. За два года мы выпустили три статьи в журнале «Ядерная физика». Одна по спектрам четно-четных ядер и две по физике деления (совместно с В.С. Ставинским). У нас с Николаем Семёновичем сложился рабочий тандем. Николай Семёнович осуществлял общее руководство работы, я во вторую руку проверял формулы и считал на ЭВМ. Из полученных результатов Николай Семёнович любил строить вручную графики и наносить экспериментальные данные. Затем я писал вариант статьи, в которую помещал всё, что я знал по этому вопросу, и отдавал её Николаю Семёновичу. Он редактировал текст и отдавал в печать, а часто и сам печатал.
Кроме работы со мной, Николай Семёнович активно сотрудничал с экспериментальной группой Г.Н. Смиренкина по фотоделению ядер. Результаты этих работ позднее были признаны открытием СССР.
Где-то в конце 1966 года Николай Семенович на полгода уехал на стажировку в Данию в известный институт Нильса Бора. За время его отъезда он посоветовал мне сдать кандидатские экзамены по языку и философии. Время пролетело быстро, и вот в «теоретическом тупике» появился помолодевший и похудевший Николай Семёнович. Его окружили сотрудники отдела и засыпали вопросами. Пришлось организовывать семинар отдела, на котором он рассказал о Копенгагене, об институте и его работе в нем. Рассказывал он обстоятельно и интересно, с запоминающимися деталями. Так мы узнали, что в институте работает около 200 сотрудников, но постоянно работающих только 50, а остальные – приезжие из разных стран мира. Всеми техническими вопросами занимается секретарь директора. Она рассаживает приезжих по рабочим комнатам, дает адреса сдаваемых поблизости квартир, в её распоряжении находится ксерокс, бумага, почта, и у неё можно было получить любую консультацию по любому вопросу. Каждый приезжий для знакомства в обязательном порядке устраивал семинар. Семинары, как правило, проходят спокойно. И если возникали какие-то споры или непонимания, то О. Бор, руководитель семинара, успокаивал всех такой фразой: «Я буду очень удивлен, если Вы окажитесь правы».
Жизнь в Дании оказалась дорогой, поэтому Николаю Семёновичу приходилось готовить дома из полуфабрикатов, которых в продаже было в избытке. На работу ходил пешком, чтобы не тратиться на транспорт.
Прошел подобный семинар на институтском уровне. На нем, наряду с другими вопросами, большое внимание Николай Семёнович уделил развитию вычислительной техники в институте и в Дании. Оказалось, что фирма IBM регулярно дарит институту и университету свои ЭВМ, что гарантировало ей продажу своей техники будущим специалистам Дании, да и специалистам многих других стран. Интересно, что в качестве операторов и обслуживающего персонала на этих ЭВМ работало большое количество американцев, больших специалистов своего дела. В справочном отделе вычислительного центра можно было найти множество программ, написанных на языке АЛГОЛ, часть из которых он привез в институт. Помню, что после семинара многие сотрудники института пришли посмотреть эти программы и сделали их копии.
После этого семинара Николая Семёновича стали приглашать с выступлениями в разные институты и на вечера Дома ученых. Он никому не отказывал, пока не появилась статья в газете «Вперёд», в которой его ругали за восхваление жизни в капиталистической стране. Его вызвали в партком, отругали и объявили выговор. Помню, когда он пришел на работу после заседания парткома, то удивлялся, что никто из членов партком не мог поверить, что он не видел ни одной забастовки рабочих в Копенгагене.
С приездом Николая Семёновича и его датскими наработками стало видно основное направление работ. Предстояла значительная работа по адаптации привезенных программ для советских ЭВМ. Дело в том, что в теории коллективной модели ядра были известны энергетические спектры для двух предельных форм четно-четных атомных ядер: сферических и сильно деформированных. В реальности форма многих ядер является промежуточной. Поэтому предстояло описать спектры ядер с промежуточной формой. Для этого нужно было создать модель, которая позволяла бы описывать спектры ядер, начиная от сферической и кончая сильно деформированной, и показать, как меняются свойства возбуждённых состояний при таком переходе. Все расчёты можно было сделать численно. Для расчётов пригодились программы диагонализации матриц, привезенные из Дании. В течение пары лет такие исследования были выполнены.
В конце 1967 года в теоретическом отделе начались большие неприятности. В горкоме узнали о чтении «антисоветской» литературы в отделе. Под этим подразумевалось чтение «Открытого письма Ф. Раскольникова Сталину», труды академика Е. Варги и ряд других. Была создана комиссия парткома, которая проводила расследование. На комиссию вызывали коммунистов отдела и устанавливали, кто и что читал, от кого получал литературу. В результате было установлено, что литературу из Москвы привозил В.А. Павлинчук. Он наотрез отказался называть лиц, от которых её получал. Решение комиссии было суровым: строгий выговор с занесением в карточку был объявлен И.П. Стаханову, выговора – Л.Н. Усачёву, В.М. Аграновичу и С.А. Маеву. Судьбу В.А. Павлинчука решал горком партии, который постановил – исключить его из членов коммунистической партии. Это означало и увольнение из режимного института. Павлинчуку сначала было предложено перейти работать инженером в гараж, но он отказался и был уволен по статье утрата доверия. Для В.А. Павлинчука это был удар. Непонятно было, как жить: на работу никто не брал, сбережений нет. У него обострилась хроническая болезнь почек. Он оказался в больнице, где вскоре умер. У него не было семьи, кроме пожилой матери, поэтому подготовку к похоронам и похороны пришлось проводить друзьям, в том числе и Николаю Семёновичу. На похороны пришло очень много народу.
Похороны вызвали просто бурю в горкоме. На ковер были вызваны все коммунисты, принимавшие участие в похоронах. Некоторых коммунистов из филиала МИФИ исключили из партии и выгнали с работы. Судьба Николая Семёновича решалась несколько дней. Он объяснял комиссии горкома, что 6 лет проработал в одной комнате с Павлинчуком, обсуждал множество вопросов по работе, выпускал книги в соавторстве и поэтому он, по-человечески, не мог не прийти на похороны. Его не исключили из партии, а вынесли строгий выговор с занесением в личное дело и рекомендовали директору института перевести его с должности старшего научного сотрудника на должность младшего научного сотрудника с большой потерей в зарплате. Такой конец в той ситуации, как мне казалось, устроил Николая Семёновича, так как он готовился к худшему.
Теоретический отдел, в соответствии с рекомендацией парткома, переформировали, в нем осталась лишь две лаборатории. Парторганизацию отдела слили с парторганизацией математического отдела, который был раз в пять больше теоретического. Жизнь в отделе сильно затихла. Вскоре из института уволились В.М. Агранович и И.П. Стаханов с рядом молодых сотрудников из их лабораторий. Для Николая Семёновича партком придумал особую общественную работу. Ему дали партийное поручение – создать кинолекторий в конференц-зале Главного корпуса института. Он взялся за эту работу с жаром. Нашел в институте бывшего киномеханика. С ним распечатали и наладили киноаппарат. Выбил доплату киномеханику за работу в нерабочее время. Договорился, где-то в городе, о получении кинопленки. И очень скоро лекторий заработал. Два раза в месяц Николай Семёнович писал и вешал объявления, привозил киноленты, показывал кино и отвозил киноленты обратно. В основном это были документальные научно-познавательные фильмы. Я запомнил два красочных фильма. Это восхождение на Мак-Кинли и фильм про природу Аляски. Фильмы, как правило, показывали после работы, поэтому зал заполнялся на треть, но были случаи, когда зал заполнялся полностью. Этой общественной работой он занимался в течение нескольких лет. Его освободили от неё только после защиты докторской диссертации в 1973 г. Вскоре потух и кинолекторий.
Наша научная работа, однако, не прерывалась. В течение пары лет после переформирования отдела мы выпустили несколько хороших публикаций. Однажды Николай Семёнович попросил меня собрать оттиски выпущенных работ. Посмотрев их все вместе, он сказал, что у меня достаточно материала для кандидатской диссертацию и я должен начать её писать. Он считал, что наука движется диссертациями, поэтому обязательно следует вовремя остановиться и законченным куском изложить проделанную работу. Я скоро оценил этот совет, так как после написания диссертации у меня освободилась голова для новых работ. Диссертацию я писал сам, кроме одного параграфа, прочитав который, Николай Семёнович сказал, что перепишет этот параграф, потому что обдумывал его ещё в Дании.
После успешной защиты диссертации мы с Николаем Семёновичем ещё проработали пару лет по данной тематике до тех пор, как он начал писать докторскую диссертацию. Его стиль написания диссертации был оригинален. Он собирал оттиски своих работ, группировал их по главам и приступал к печати на пишущей машинке. Печатал он десятью пальцами, и очень аккуратно. Так что через три недели трехсотстраничный труд был закончен. Защита диссертации успешно произошла в Киеве в 1972 году. Банкет по поводу защиты проходил у него дома. На банкете были в основном сотрудники лаборатории и Л.Н. Усачёв. К банкету Николай Семёнович сам сделал ремонт своей квартиры и очень расстраивался, что не очень гладкими получились потолки.
Спустя какое-то время он пригласил меня и сказал, что хочет поменять направление своей работы. Для этого он предложил разделить свою группу, которая состояла из четырех сотрудников, пополам. Одну половинку он предложил возглавить мне, а сам возглавил другую. Мне он предлагал не бросать данную тему и довести её до докторской диссертации. Сам же он по следам В.Ф. Турчина, который перешел от физики к математике, решил заниматься математической обработкой экспериментальных данных. Здесь следует пояснить, что развитие ядерной физики требовало повышения точности экспериментов, и это требовало модернизации или даже полного обновления экспериментальной базы института. Были нужны большие денежные затраты, которые трудно было получить. Но был и другой способ. Можно было для работы на старых установках улучшить качество мишеней и улучшить обработку экспериментального материала, используя поступающую в институт вычислительную технику. Николай Семёнович выбрал этот путь. Кроме того, в теоретическом отделе Л.Н. Усачёвым создавался Центр ядерных данных, и разработанные новые методы обработки экспериментальных данных могли пригодиться для создания библиотек файлов рекомендуемых ядерных данных, необходимых для многих технических приложений. Так официально наши научные пути разошлись, но мы ещё долго объединялись для совместной работы по отдельным вопросам. Совместно подготовили по заказу Министерства большой отчет по переработке и захоронению ядерных отходов. Отчет был отмечен на конкурсе научных работ института первой премией. Последнюю совместную работу мы выпустил в 1989 году. Это была статья в журнале «Ядерная физика». Мои контакты с Николаем Семёновичем не ограничивались только институтом. Мы ездили с ним поздней осенью на пару недель в колхоз, где выполняли разные работы. Убирали ток, разгружали удобрения, работали на пилораме. Одну из зим посвятили заготовлению пиломатериалов. Дело в том, что он и я в одно и то же время купили земельные участки, на которых не было домиков. Купить же пиломатериал в то время практически было невозможно. Вот мы с ним съездили в один их леспромхозов, где договорились о санитарной вырубке леса. Нам выделили делянку соснового леса, на которой мы должны были убрать засохшие, сломанные или сильно наклоненные деревья. Дерево нужно было спилить, обрубить ветки и распилить на куски, для того чтобы вытащить их к дороге. Толстые деревья мы пилили длиной три метра, а тонкие – по шесть. И вот таким делом мы занимались каждую субботу и воскресенье в течение пары месяцев. Но на этом работа не кончалась. Нужно было найти пилораму, чтобы распилить этот круглый лес. Такая пилорама нашлась в ремонтном цехе, но рабочих на пилораме не было. Вместе с Николаем Семёновичем мы оформили отпуск на пару недель и распилили весь лес на брус и доски, а из части досок сделали «вагонку». Таким образом мы наработали пиломатериала почти на два дома размером 6×4 метра. Помню, какие счастливые мы сидели в последний день работы среди кучи напиленных и обструганных досок, пили чай из термоса, вдыхали аромат свежей древесины и мысленно видели построенные дома. Поселедующие два года мы свои отпуска проводили за строительством домов.
Во время перестройки судьба Николая Семёновича резко изменилась. Его ум, талант и умение организатора, наконец, оценили. Он был избран в 1992 г. на должность главного научного сотрудника, а через год назначен заместителем директора ФЭИ по научной работе. Теперь мы встречались с ним редко, в основном когда я подписывал у него документы. По старой памяти немножко вспоминали прошлое или обсуждали наболевшее. В один из таких дней, я услышал от него рассказ о его поездке с директором института М.Ф. Трояновым в Челябинск-40. То, что он увидел там, его сильно потрясло. Из его сверстнков, с которыми он учился в школе, когда жил там, никого не осталось в живых. В доме, в котором они проживали, с тех пор сменилось семь хозяев. Мне кажется, что под впечатлением этой поездки он и написал очень хороший очерк «Сороковка», напечатанный в журнале «Знамя» и позднее отмеченный специальной премией журнала.
Другая его публикация в «Знамени» о судьбах высоких технологий под названием «На державу обидно?» привлекла внимание Е.О. Адамова, в то время министра атомной энергетики России. Министр предложил Николаю Семёновичу должность главного Ученого секретаря Министерства. Это был декабрь 1999 г. С тех пор я его почти не видел, но слышал, что в понедельник он с огромным портфелем первой электричкой уезжал в Москву, а вечером в пятницу возвращался в Обнинск. Работа в Министерстве не была пределом его возможностей. Вскоре его послали на работу в МАГАТЭ, где он успешно представлял интересы России в международном проекте ИНПРО.
Встретились мы с ним уже тогда, когда он, больной, вернулся в Обнинск. Встретились в булочной, которая находилась в доме, где он жил. Мы разговорились. Он сказал, что уже не работает, лечится в ИМРе, плохо переносит химиотерапию, а дома приводит в порядок свои бумаги. Расспросил он и меня о моих делах и успехах.
Последняя наша встреча состоялась у него дома. Николай Семёнович пригласил своих соавторов отметить своё 70-летие. Он чувствовал себя плоховато. Но, несмотря на это, много вспоминал, рассказывал разные истории из своей жизни, о своих поездках в Карпаты, на Алтай, в Вену… Но всё же было очень грустно, так как все понимали, что болезнь неумолимо поедает его.
С тех пор прошло много времени. Я часто вспоминаю Николая Семёновича, а иногда даже вижу его во сне. Мы с ним что-то делаем или куда-то едем. Но чаще всего я думаю, как мне повезло, что именно он встретил меня в бюро пропусков института в тот январский день 1965 года.
Серёгин Артур Александрович,
ведущий научный сотрудник ФЭИ,
доктор физ.-мат. наук
Николай Семёнович Работнов стал руководителем моей диссертационной работы в аспирантуре ФЭИ после неожиданной кончины Л.Н. Усачева в 1983 году. С годами я все в большей степени осознаю, как ласково мне улыбнулась судьба, подарив годы общения с неординарным человеком.
Я остановлюсь на тех моментах жизни НС, которые, возможно, были скрыты от стороннего наблюдателя. Научные сотрудники ФЭИ из поколения 30-х годов прошлого столетия отличались высоким уровнем общего и профессионального образования и, соответственно, широкой эрудицией. Но даже на этом фоне НС выделялся из общего ряда уникальными способностями и тщательно выверенным стилем общения. Доброжелательность, демократизм, тактичность, толерантность, чувство юмора, бьющий фонтаном оптимизм, тонко регулируемый баланс критики и поощрения, ироничность превратили его в приятного собеседника, сильного критика и консультанта в одном лице.
Я едва ли смогу назвать еще одного человека, который обладал таким искусством общения и своим обаянием невольно обезоруживал собеседника. Страждущие обращались к нему за утешением и поддержкой, коллеги – за конструктивной критикой, руководители подразделений интересовались его мнением по различным вопросам.
Избранный НС стиль общения был особенно ценен для молодых сотрудников, которым излишняя критика чрезвычайно болезнена и губительна для смелых идей. НС исключительно мягко, намеками обращал внимание молодых коллег на «слабые места» логических построений. Как известно, успех в решении задач – не частый гость научного сотрудника, особенно молодого. Тем ценнее была поддержка НС, оказанная в такие моменты, и тот заряд оптимизма, который мы поглощали при общении с ним. Это был научный руководитель, близкий к идеальному. Не случайно он воспитал целый отряд молодых ученых.
Не могу не упомянуть такую важную черту НС, как сострадание, желание оказать помощь и поддержку людям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации. Всем хорошо известно его участие в судьбе соавторов и коллег по сборникам «Физики шутят» и «Физики продолжают шутить». Но и многие сотрудники ФЭИ шли к нему за поддержкой, когда идти больше было некуда. И ни от кого он не отвернулся… Даже совместные работы публиковали. Да и в моей истории был нетривиальный случай. К концу аспирантуры мне нужно было представить диссертационную работу на НТС отделения. Диссертация была в основном готова. Шла «доводка», одна редакция сменялась другой, другая – третьей… Машинистки отказались работать в таком режиме. На помощь пришел НС, печатавший на уровне профессиональной машинистки. Уже через два дня я передал переплетенную диссертацию рецензентам. Думаю, и по сей день я остаюсь единственным аспирантом, диссертацию которого напечатал научный руководитель.
Несомненно, НС был талантлив. Талантливые люди выделяются в первую очередь тем, что практически все, за что берутся, выполняют быстро и качественно. НС было свойственно не только это, но и особый блеск. Первое, что удивляло в нем, была скорость мышления. НС быстро воспринимал и анализировал новую информацию, запечатлевая в памяти «сухой остаток». Особенно показательны в этом плане были результаты обсуждения докладов, представленных на научных семинарах. Обычно слушателям непросто разобраться в представленной информации, коэффициент полезного восприятия, как правило, низок. НС же удавалось за несколько минут «ухватить» главное. Не раз был свидетелем того, как после семинара он объяснял коллегам основные результаты прозвучавшего доклада.
Необходимым этапом научного труда является написание статей, отчетов, диссертаций. Не каждый научный сотрудник (даже талантливый) в состоянии ясно и сравнительно кратко изложить свои мысли и результаты. Среди научного сообщества лишь единичные лица обладают выраженным литературным даром. НС был одним из них. Он любил писать, досконально освоил писательское ремесло и оставил нам богатое научное и публицистическое наследие. Как и в общении, он выработал свой собственный неповторимый стиль. Тексты НС отличали безупречная логика, ритм и удивительная гармония (в них «слышна музыка» – образное выражение Э. Ремарка здесь как нельзя кстати). Включение в публикации слов, редко используемых в обиходе, придавало тексту дополнительную изысканность.
НС прекрасно разбирался в литературе, был знатоком поэзии, да и сам сочинял стихи. Думаю, именно отсюда берет начало наблюдаемая в его прозе ритмичность. Писал он легко и быстро как на русском языке, так и на английском (английским владел в совершенстве, переводил в обе стороны с листа).
Наконец, то, как его звали лаборанты, машинистки, начальники лабораторий и подавляющее большинство коллег – «Коля», показывало, что ему не просто симпатизировали. Его любили как близкого человека.
Просматривая публикации НС и обращая взгляд в прошлое, я хочу выразить безмерную признательность моему учителю. И все же меня не покидает ощущение, что Николай Семенович не в полной мере реализовал свой огромный потенциал, отмеренный ему талантом и мощью интеллекта. Он ушел неоправданно рано.
Бадиков Сергей Александрович,
главный специалист Атомстандарта (Мо
сква),
кандидат физ.-мат. наук
Лес приходит в себя после злого, с грозою, дождя,
Он и нынче начнётся, часа через три по приметам –
Тем грешнее дремать по восходам ненастного лета.
Каково это всё оставлять, уходя, уходя...
Н. Работнов
Конечно, я никогда бы не взялся писать что-либо о Николае Семеновиче Работнове, хотя мы были близки в 60-х годах, когда я работал в ФЭИ), если бы не цепочка не объяснимых ни логикой причинно-связанных событий, ни влиянием скрытых от прямой видимости точек ветвления. Я нисколько не мистик, но судите сами.
С 1969 года, после известного погрома в ФЭИ, произведенного тогдашним хозяином Обнинска И.В. Новиковым, я работал в Москве в Институте теоретической и экспериментальной физики. А уже в 2013, т. е. семь лет назад, уволился «по собственному», когда стало абсолютно ясно, что ИТЭФ обречен на вымирание. Но оказалось, что еще помнящие меня в ИТЭФе люди остались. Правда, всего-то трое-четверо, так что вероятность их случайной встречи на территории 45 га исчезающе мала. А на то и чудо, чтобы являться. Этим летом по дороге в отдел кадров (туда обращаются в период отпусков) один мой друг встретил еще одного друга, выходившего из отдела кадров. Первый спросил второго, не знает ли он, что-нибудь «про Нозика», которого «ищет» через отдел кадров кто-то из Обнинска. Этим «кем-то» оказался Анатолий Игнатюк.
В ФЭИ мы были едва-едва знакомы с Анатолием Владимировичем, а свела нас спустя почти полвека Татьяна Ивановна Турчина, вдова моего учителя Валентина Федоровича Турчина. Уже два года, как она умерла; теперь Валя и Таня лежат рядом на русском кладбище штата Нью Джерси.
По телефону Анатолий Владимирович рассказал, что физики ФЭИ готовят сборник памяти Николая Работнова, и что редакция сборника готова поместить туда и мои воспоминания о нем. Вряд ли его кто-то подтолкнул к этой идее. Скорее всего, он сам догадался о том, что у Работнова и меня должен быть общий аттрактор.
Мы не были с Колей друзьями, я не работал в теоротделе ФЭИ, мы не ходили на одном плоту по рекам Кольского полуострова и не путешествовали на машине по Крыму. И даже не играли в одной баскетбольной команде. Но в жизни нашей было нечто большее. У нас было два общих мощных цента притяжения с 60-х годов: В.Ф. Турчин и В.Я. Лакшин. Я уверен, что для Николая Семеновича, как и для меня, эти люди играли огромную роль в формировании мировоззрения, системы оценок и, в конечном итоге, понимания высшей цели. И именно это позволяет мне занять страничку в мемориальном сборнике о Николае Работнове.
Я скажу не о профессиональной работе теоретика-ядерщика, потому что мало что понимаю в этой науке. Но надо непременно напомнить о книжке, которую написал для подростков, с одной стороны, высокий профессионал, а с другой – замечательный популяризатор науки Н.С. Работнов: «Ларчик можно не открывать. Квантовый туннельный эффект». Мне приходилось заниматься физикой с юными любознательными школьниками в «субботней школе», затеянной в ИТЭФ член-корр. РАН Алексеем Морозовым. Пафос такой попытки заключался в том, чтобы преодолеть обычную трудность восприятия мира при переходе от классической механики к квантовой, совершив кульбит: стартовать с квантовой картинки поведения микроскопических тел. И оказалось, что ребята с легкостью воспринимают, казалось бы, такое необычное описание. А лучшим руководством в этом эксперименте мне служила книжка Николая Семеновича. У меня большая библиотека таких книг, и Колин «Ларчик» в строю шедевров, начиная с «Солнечного вещества» М. Бронштейна.
Я не эксперт в проблемах ядерной физики (хотя профессионально занимался физикой конденсированного состояния в ФЭИ и физикой частиц в ИТЭФ), и о замечательных достижениях Николая Семеновича на этом поприще скажут профессионалы, но почему-то мне кажется, что истинным (и тайным) призванием Николая Семеновича была литература. И не случайна его многолетняя дружба с литературоведом В.Я. Лакшиным. Я знаю, что этой близостью равно дорожили они оба вплоть до ранней кончины Владимира Яковлевича: и в новомировские времена, и во время работы Лакшина в «Знамени» и в «Иностранной литературе». Именно в «Знамени» Николай Семенович публиковал свои «нефизические» опусы. Да и зачем мои догадки? О своем поклонении «слову и литературе» Николай Семенович сказал сам при вручении ему ежегодной премии журнала «Знамя» за 2000 г.: «Я не знаю антонима к причастию «выстраданный», а если бы знал, то именно его употребил бы применительно к своим статьям для «Знамени». Я работал над ними с большим удовольствием».
И еще стихи. Я знал, что стихами он был занят не просто как читатель – любитель словесности. Я знал, что Николай Семенович был суровым оппонентом самому Маршаку, пеняя последнему на слишком «руссковатую» мягкость в переводах сонетов Шекспира. Но относил это к англоманству НС. А на самом деле он писал лирику!
Прочтите.
На камне рядом с давленым инжиром Ореховая жухнет кожура.
Паучьим ядом и гадючьим жиром Сочится жёлто-рыжая жара.
Неторопливей солнечных часов Застенчивые ослики с поклажей,
Столбы ворот седельной кожи глаже И темно-зелен бронзовый засов.
Вспугнули птиц, и каждая уронит По медленному чёрному перу,
Тихонько жжёт, как взгляд через чадру, Иголка солнца в жестколистной кроне, И музыка – как будто бы хоронят Убитого на свадебном пиру.
Из цикла стихотворений «Концерт для глухих»
Последний раз мы виделись и говорили летом 2006 г., когда Николай Семенович был непоправимо болен. Он попросил меня рассказать о Турчиных; в тот год я был у них в Окленде (Нью Джерси). Валя уже несколько лет страдал от болезни Паркинсона, но, благодаря медицине, был еще на ногах.
И последнее. Н.С. Работнов вступил в коммунистическую партию в период «оттепели» после ХХ съезда. В среде интеллигентов тогда утвердилась мысль, что перемены назрели и требуется только движущая сила, чтобы они состоялись. А поскольку никакой другой организованной силы, кроме КПСС у нас не было, то вся надежда ложилась на молодой, не омертвевший ее слой. Тогда в партию вступили многие достойные: И.П. Стаханов, В.А. Павлинчук и ряд других. К этому же был близок и человек действия – В. Турчин. Мы много раз обсуждали с ним моральные последствия такого решения. В год разгрома теоротдела Николай Семенович не убоялся неминуемых репрессий, когда отчаянно вступился за преследуемых партией сотрудников. И был со строгим партийным выговором понижен в должности из старшего научного сотрудника в младшие.
Для Николая Семеновича коммунизм был красивой Утопией в духе великого канцлера Англии Томаса Мора.
Нозик Валентин Зиновьевич,
старший научный сотрудник ИТЭФ (Москва) в 1968-2014 гг.,
кандидат физ.-мат. наук
Впервые я познакомился с Николаем Семёновичем будучи студентом четвёртого курса Обнинского филиала МИФИ. Это был 1968 год. Я учился по специальности «теоретическая и экспериментальная ядерная физика». Нам, студентам ОФ МИФИ, повезло в том, что среди наших преподавателей было много ведущих сотрудников ФЭИ. Очень хорошее впечатление на нас произвели также А.Г. Карабаш, Ю.В. Конобеев и Б.П. Максютенко, имена которых в настоящее время хорошо известны в ядерной энергетике.
Нас, слушателей курса теории атомного ядра, было не более 30 человек. Поэтому лекции проходили не в большой аудитории, а в среднего размера классной комнате. До сих пор помню первое впечатление от встречи с Николай Семёновичем. В класс зашёл молодой двухметровый детина и, представившись, стал читать лекцию, выписывая формулы на доске. После окончания лекции, дежурный по группе не смог очистить доску, поскольку не дотягивался до верхних строк, оставленных лектором.
Конечно, лектор выделялся не только ростом и относительно юным возрастом, но и высоким интеллектом, эрудированностью и остроумием. Читая лекцию, он не упускал возможности пошутить. Так, говоря о статистике Ферми – Эйнштейна и о статистике Гамова – Теллера, он пошутил, что первая названа в честь таких хороших людей, как Ферми и Эйнштейн, а вторая – в честь не таких уж хороших людей, поскольку Гамов – это физик, который уехал из России, а Теллер – отец американской водородной бомбы. Сейчас эту шутку можно считать не очень корректной, но тогда она была вполне в духе своего времени. В дальнейшем мы познакомились с книгами, в написании которых участвовал лектор: «Физики шутят», «Физики продолжают шутить», а также высказыванием о возможной следующей книга «Физики дошутились».
После окончания института я стал работать в Центре по ядерным данным, который административно входил в теоретический отдел ФЭИ. В отделе помимо Центра была также лаборатория теории ядра и ядерных реакций, сотрудником которой был Николай Семёнович. И хотя тематики этих лабораторий существенно различались, было много вещей, которые нас объединяли. Это в первую очередь физические семинары, партийная и профсоюзная организации, но также и поездки в колхоз на сельскохозяйственные шефские работы, совместные спортивные мероприятия и многое другое. Профсоюзная организация занималась такими вопросами, как распределение очереди на жизненные блага: на жильё, на автомашины, на путёвки в дома отдыха и т. д. Особенно чувствительным был «квартирный вопрос». Обычно рассматривалось много факторов: состав семьи, состояние здоровья членов семьи, текущие жилищные условия, и т. п. Николай Семёновичем сформулировал общий подход в отношении молодых сотрудников в шутливой форме: «Каждому необходимо набрать свой интеграл страданий». Он уделял много внимания молодым физикам, в частности моему сокурснику А.П. Буднику, который сам теперь является крупным учёным-теоретиком. В соавторстве с молодыми физиками С.А. Бадиковым, В.Н. Виноградовым и со своим коллегой Е.В. Гаем они выполнили большой объём исследований по применению аналитической аппроксимации Паде для задач оценки ядерных данных, входивших в планы обеих лабораторий.
Таким образом, я имел возможность наблюдать Николая Семёновича в различных жизненных ситуациях. Я бы отметил широту его интересов, глубокую порядочность и любовь к России. Человек талантливый в какой-либо области обычно талантлив во многом. Это в полной мере относится к Николаю Семёновичу. Он был не только талантливый физик, но и талантливый литератор. Эта, литературная, сторона его творчества полностью открылась мне, когда я познакомился с его публикациями в журнале «Знамя».
В 1981 году я был направлен на работу в МАГАТЭ и работал там, в Департаменте гарантий, с небольшим перерывом, до 2007 года. В те годы я встречал Николая Семёновича не часто. Девяностые годы принесли большие перемены в нашу страну: они коснулись как политической организации общества, так и положения науки в общей системе ценностей. Положительным элементом произошедших изменений было то, что значительно упростилась процедура, связанная с поездками за границу, и научные сотрудники получили возможность чаще выезжать заграницу, в том числе чаще принимать участие в семинарах и конференциях МАГАТЭ. Николай Семёнович, начиная с 2000 года, работал в Министерстве по атомной энергии в Москве и приезжал время от времени в МАГАТЭ. В то время у нас в Вене было довольно тесное сообщество обнинцев, работавших в МАГАТЭ, и мы не упускали возможности встречаться в неформальной обстановке с земляками, приезжавшими в командировки в Вену. С Николаем Семёновичем мы обсуждали и вопросы осуществления гарантий МАГАТЭ – тема близкая мне, но довольно далёкая от научных интересов Николая Семёновича. Но он знал сотрудников Комитета, работавших в этой сфере, и меня поразило, насколько точными были его суждения в этой области. Человек такого калибра не мог остаться незамеченным в международных организациях. Его пригласили работать в МАГАТЭ, где он работал экспертом в проекте INPRO.
Как я уже упоминал, НС обладал литературным талантом. По моему мнению, он был наиболее силён в публицистике и литературной критике. К последнему я отношу эссе об американском поэте Фросте и статью о русских писателях Викторе Ерофееве и Эдуарде Лимонове («Колдун Ерофей и переросток Савенко»). Его произведение «Сороковка» (Челябинск-40) имеет черты и мемуарной, и исторической литературы. Полностью согласен с высказыванием Георгия Трубникова, создавшего сайт «Николай Работнов. Публицистика»: «Поражает разносторонность творческих интересов Николая Работнова. О чем бы он ни писал – об экономике, истории или поэзии – его работы абсолютно профессиональны, но при этом лишены «академической» узости. Универсализм, характерный для классиков эпохи Возрождения».
Бычков Валерий Михайлович,
эксперт департамента гарантий МАГАТЭ
(Вена), кандидат физ.-мат. наук, сотрудник ФЭИ в 1970-1987 гг.
Июнь 2020
Судьба свела меня с Николаем Семеновичем раньше, чем я начал работать в Физико-энергетическом институте. Это случилось в начале восьмидесятых, когда на кафедре иностранного языка Обнинского филиала МИФИ появился новый преподаватель, выпускница Московского института иностранных языков Юлия Николаевна Работнова. Мы были уже студентами старших курсов, государственный экзамен по английскому языку был позади, разницы в возрасте с молодым преподавателем почти не было. Зато обнаружилось огромное количество общих интересов. Возникла дружба, которой было суждено продлиться долгие годы. Вскоре мы, а мы – это команда тогдашних студентов выпускного курса ОФ МИФИ, оказались представлены родителям Юли и стали частыми гостями в этом невероятно гостеприимном доме.
О Николае Семеновиче, отце Юли, вспоминать и рассказывать можно бесконечно. Никогда, ни до, ни после, мне не доводилось встречать такого колоритного, такого разносторонне одаренного и бесконечно обаятельного человека. Тогда я еще не знал, что вскоре судьба сведет меня с ним в новом качестве: мне посчастливилось стать сотрудником одной из лабораторий ФЭИ, тесно связанной деятельностью с областью научных интересов профессора Н.С. Работнова.
Блестящий теоретик, один из самых молодых докторов наук города Обнинска, известный большим количеством ярких работ в самых разных областях ядерной физики, автор зарегистрированного открытия по фотоделению ядер, Николай Семенович неожиданно предстал передо мной как талантливейший публицист, писатель и переводчик. Интеллект этого человека был невероятным. Публикации в литературных журналах, эссе, переводы и даже детективные романы, вышедшие из-под его пера, оставляли потрясающее впечатление.
Я помню много ярких впечатлений от общения с Николаем Семеновичем в разных жизненных ситуациях. Как-то на международном семинаре в Дубне один очень известный профессор из ОИЯИ заявил, что модная в то время математическая модель требует ведения в рассмотрение отрицательной поляризуемости нейтрона. Аудитория сконфуженно молчала. И тут раздался весёлый голос Николая Семеновича: «Саша, ты понимаешь, что только что сказал? Ты сказал, что одноименные заряды притягиваются, а разноименные – отталкиваются». Зал вздохнул с облегчением. Тема отрицательной поляризуемости была закрыта.
Ещё случай. В середине 80-х ФЭИ получил непростое задание «партии и правительства». Ведущим научным организациям страны нужно было подготовить предложения по убедительному (самое главное – в меру скромных возможностей тогдашней советской экономики) асимметричному ответу на Рейгановскую программу стратегической оборонной инициативы (СОИ). СОИ, или стратегическая оборонная инициатива, декларировала возможность создания США в одностороннем порядке совершенной противоракетной обороны. Было очевидно, что реализация США этой программы без адекватного ответа со стороны СССР – недопустима. Термины «ядерная накачка», «реакторы для космоса» были не новы для ФЭИ. Но такие важнейшие составляющие СОИ, как создание мощного лазера на околоземной орбите и доставка пучка к поверхности подлежащего уничтожению объекта, движущегося через плотные слои атмосферы, в стенах нашего института никогда не рассматривались и не обсуждались. Руководством ФЭИ было принято беспрецедентное решение. Был созван так называемый директорский семинар. Семинар должен был трудиться в непривычном режиме. Туда приглашены были все без исключения научные сотрудники и инженеры института, имеющие свою точку зрения и желающие высказаться по данному вопросу. Без оглядки на чины и звания. То есть мозговой штурм. Вот здесь фундаментальные знания Николая Семеновича оказались бесценны. Oн стал ведущим этого «круглого стола». По итогам работы коллективного разума вскоре стало понятно, что, исходя из общих физических принципов, американская СОИ – это не более, чем политическая афера, не имеющая шансов быть практически реализованной в обозримые времена. Руководству института было доложено о полной бесперспективности этой затеи.
Очень значимым является вклад Николая Семеновича в развития атомной энергетики в послечернобыльские времена. ФЭИ, как научный руководитель строительства энергоблока БН-800, столкнулся со стойкой оппозицией этому Проекту со стороны населения окружающих областей. Напуганные ужасами Чернобыля люди приняли «в штыки» эту, в сущности, очень нужную для страны затею. Демократия в стране была в апогее, и Проект мог оказаться закрытым на долгие годы. По какому-то наитию тогдашний директор ФЭИ М.Ф. Троянов пригласил с собой Николая Семеновича на одну из встреч с оппонентами из числа местных жителей – непримиримых борцов с «мирным атомом». Пригласил человека, в общем-то, очень далекого от всякой публичности. В итоге аргументы профессора Работнова в защиту ядерной энергетики оказались восприняты многими слушателями намного убедительнее, чем те, которые звучали в ходе предыдущих обсуждений. В дальнейшем было проведено много встреч с жителями Свердловской и Челябинской областей. Отношение населения к сооружению БН-800 поменялось. Проект был спасен, и в последствие, выступая перед разными аудиториями, М.Ф. Троянов неоднократно отмечал неоценимый вклад Николая Семеновича в это спасение.
Наивысшим результатом удивительного сочетания таланта физика, организатора и гуманитария, на мой взгляд, является его работа на посту Главного ученого секретаря Минатома и затем представителя России в МАГАТЭ. Эта работа высоко оценивалась, в том числе и руководством Минатома, а её результаты, несомненно, будут значимы в будущем.
И ещё, Николай Семенович был любителем природы, страстным грибником, знатоком леса, знатоком и любителем высокой кухни, прекрасным собеседником и очень хорошим человеком.
Время летит быстро, люди уходят, а жизнь продолжается…
Кудяев Геннадий Анатольевич,
генеральный директор ЗАО «Уралмаркет» (Москва),
кандидат физ.-мат. наук